поручения гр. Строганов представил С. Д. Нечаеву, это можно видеть из того, что все исходившие от него бумаги официального характера — донесения в Петербург, даже предписания самому С. Д. Нечаеву, — не только писаны, но и переписаны этим последним, его четким и красивым почерком».

Так или иначе, единолично ли написан важный документ или совместно, в соавторстве, но решающее — именно таковое — участие Нечаева в сборе материалов для записки и в написании ее очевидно. Отдадим должное Строганову тоже. Даже если он только поставил свою влиятельную подпись, все равно для этого требовалось подлинное по тем временам гражданское мужество.

Как отнесся император к записке? Как удалось выяснить М. В. Нечкиной, следующим образом: передал Комитету министров. Тот, в свою очередь, предписал заводчикам не обострять отношений с рабочими и «относиться к ним по-христиански». Николай утвердил это никого ничему не обязывающее обращение кратким повелением: «Согласен».

Эпилог: немного о том, что было дальше

Лампадою ночною погасла жизнь моя,

Себя как мертвого оплакиваю я…

Из стихов П. Вяземского, — друга С. Нечаева

Год 1827-й. Записка о положении рабочего люда Урала передана Дибичу, от него пошла дальше, владельцу трона и короны, а на Нечаева, вот странно после такого продекабристского документа, — поистине одна за другой посыпались сплошные приятности.

В Послужном списке: «1827. Апреля 9. Высочайшим Именным Указом за Усердную службу произведен в Коллежские Советники». Новая запись: «Августа 13. Причислен к… Отделению собственной Его Императорского Величества Канцелярии» (отточие показывает — данное слово разобрать не смог. — В. О.).[5] И последняя в этом списке запись: «Августа 22. За усердие и труды Всемилостивейше награжден от Ея Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны бриллиантовым перстнем».

Схватка с Гречем

Это одна — чиновная — ипостась. Какова другая — общественная? Чтобы ответить, познакомимся с четырьмя разысканными фактами.

Первый. Нечаев все еще подозреваем. И вовсе не напрасно. В тот самый апрель, когда его пожаловали новым чином, уже упоминаемый жандармский генерал Волков послал депешу с отчетом Бенкендорфу:

«Милостивый государь! Александр Христофорович! В бытность мою в С.-Петербурге сделано мне от Вашего Превосходительства поручение собрать полные известия о бывшем в Тульской губернии Директоре училищ Степане Дмитриевиче Нечаеве, который, по показанию Тульского Губернского Почтмейстера Бабаева, открыл ему о Союзе Благоденствия…»

Второй факт. 1828 год. Еще один донос, о нем говорится в мемуарах Полевого. В доносе суровые обвинения, хотя, будем объективны, с несомненным перебором в политических ярлыках: «…Издатель „Московского Телеграфа“, Полевой, сам приехал сюда хлопотать о позволении издавать с будущего 1828 года политическую газету „Компас“. Полевому покровительствуют все так называемые патриоты и даже Мордвинов. Все замеченные в якобинстве москвичи: Титов, Киреевский, Соболевский — сотрудники „Телеграфа“. Покровители онаго князь Вяземский и бывший профессор Давыдов самый отважный якобинец. Если свыше не взято будет мер, то якобинство приобретет величайшую силу для действования на умы. Дело о „Компасе“ уже в ходу, и все русские так называемые патриоты торжествуют. Здесь ходатаем Полеваго некто Нечаев, принадлежавший к „Союзу Благоденствия“, как то оказалось из добровольного сознания тульского почтмейстера. Нечаев водил его (Полеваго) к Мордвинову…» (подчеркнуто мною. — В. О.).

Из доноса узнается не только то, что Нечаев ходит в подозреваемых. Интересны сведения о близких декабристам Вяземском, Давыдове, Полевом, о несбывшейся надежде декабристов Мордвинове. Нечаев еще с теми, с кем начинал сотрудничество в декабристских изданиях, а они с ним. Это значит, что не очень-то испугались ни былых после Сенатской площади расправ, ни нынешних доносов и подозрений.

Полевой долго ходил в подозреваемых как раз за связь с декабристами. Имеется такое, для примера, указание 1834 года: «Государю императору благоугодно, дабы обращено было особое внимание почтового начальства на переписку Александра Бестужева с Полевым».

Но во имя исторической справедливости не станем преувеличивать политической значимости всех тех, кто угодил в донос. Нет никаких особенных улик против них в революционности. Герцен, рассказывая, кто в самом деле противодействовал Николаю, не без лукавинки написал: «Ворчливое упорство нескольких стариков ничего не значит».

История была беременна новой силой. В том году, когда Нечаев вновь попадает в донос, родился Чернышевский, Белинский — уже гимназист.

Третий факт. Схватывается — смело, многим рискуя, с Гречем. Нынче Греч осыпан милостями — во множестве и всяческими. Одновременно — открыто презираем всей честной мыслящей публикой. Иначе нельзя — он в открытую предатель декабристских идеалов, в открытую отступился от всего передового, он — в открытую — отъявленный любимец царя и Бенкендорфа.

Зла сатира, сочиненная Нечаевым. «Без боязни обличаху» — так и об этом стихотворении можно по справедливости говорить. Прочтем его полностью:

Прошло уж двадцать лет, как Греч

Писать грамматику затеял:

Конец труду — и тяжесть с плеч!

Пусть жнет теперь, что прежде сеял.

          Лились чернила, лился пот, —

          Теперь вино польется в рот.

Явись, бокал! Ты нам Союз,

Склонение к любви и славе,

Глагол сердец, причастье Муз

Знак удивительный в забаве.

          Друзья! Кто хочет в счастье жить,

          Спрягай почаще пить, любить.

В отчаяньи наш Греч уж был:

Грамматику чуть-чуть не съели,

Но Царь эгидой осенил,

И все педанты присмирели,

          И так, молитву сотворя,

          Во-первых, здравие царя!

Теперь ура, друг Николай!

Ты нам — жандарм языкознанья.

Трудись, живи да поживай

Без всяких знаков препинанья.

          Друзья, воскликнем наконец:

          Ура, грамматики творец!

Не скрою, читал и восторгался Нечаевым. В остроумной пародии, ясное дело, не только обличение верного царева прислужника Греча и его грамматических изысканий. Как видим, Нечаев воспользовался тем, что и Греч, и император — тезки. В результате — поднял ювеналов бич на августейшего, на самого! Тих, тих, казалось бы, Нечаев после 1825-го, да, выходит, по-прежнему лих. Как воспринял царь пасквиль на себя, узнать не удалось.

Зато удалось узнать, как принял эпиграмму Пушкин. Этому помог сохранившийся от какого-то соглядатая донос Бенкендорфу. Прочтем несколько из него извлечений: «…Гостей было 62 человека: все Литераторы, Поэты, ученые и отличные любители Словесности.

…Под конец стола один из собеседников взял бокал в руки, пропел следующие забавные куплеты, относящиеся к положению Греча и его Грамматики…

…Трудно вообразить, какое веселие произвели сии куплеты. Но приятнее всего было то, что куплеты Государю повторены были громогласно всеми гостями с восторгом и несколько раз. Куплеты начали тотчас после